Нью-Йорк в марте оказался гораздо более промозглым, чем Лос-Анжелес. Это было первое впечатление, ярко отпечатавшееся в мозгу Артура, когда он выбрался наконец из автобуса после изматывающей поездки и с удовольствием ощутил под ногами твердую заасфальтированную почву. Не огромные рекламные билборды, не стеклянные офисные высотки, не знаменитые на весь мир Бродвей и Таймс-сквер, а пронизывающий ветер и неприятно моросящий дождь. Его волосы растрепались - он так ни разу толком и не причесал их после посадки в автобус и сейчас просто неуклюже пригладил их пятернёй. Мелкие капли оседали на волосах, словно утренняя роса. Артур поёжился и плотнее стянул края своей джинсовой куртки, не рассчитанной на нью-йоркскую погоду. Он не ожидал, что огромный город встретит его с распростертыми объятиями, но надеялся, что сможет как-то сориентироваться, в конце концов, здесь он родился, пусть это и было так давно, что он не помнит ни единой детали. Погода, однако, уже подвела.
- Волшебно, блять, - негромко проворчал Артур себе под нос, перебивая шум чужих шагов позади и шуршание колес отъезжающего автобуса. Он не видел ничего дурного в том, чтобы ввернуть крепкое словцо, и мать не ругала его за это. "Ребёнку нужна творческая свобода" - так она говорила. Артуру понадобились годы, чтобы понять, что свобода была предоставлена ему не просто так. Просто у матери не было ни времени, ни желания заниматься воспитанием подрастающего человека. У неё всегда имелись дела поважнее.
Артур поправил лямку рюкзака и огляделся. Он изучил карту - бумажный дорожный атлас - пока ехал в автобусе и примерно представлял, где автобус высадил пассажиров, но теперь ему предстояло добраться до отцовского дома, и если на карте улицы, эти тоненькие желтые линии, казались короткими и близлежащими, этакие трещинки на поверхности города, узор, прочерченный его жителями, то в реальности они разбегались в разные стороны, длинные, широкие, шумные, и Артур понял, насколько обманчив бумажный масштаб.
Люди - это было второе впечатление от Нью-Йорка, восемь миллионов против трех миллионов Лос-Анжелеса, они облепляли сутулую фигуру мальчишки, еще по-детски долговязую, нелепую, со всех сторон, как муравьи, занятые бесконечной беготней по своим муравьиным делам. Не то чтобы Артур боялся людей; скорее, он относился к ним настороженно, с неким оттенком недоверия, и сейчас, когда его окружала толпа равнодушных лиц, он чувствовал себя некомфортно. Его вдруг пронзило ярким осозанием собственной ничтожности на фоне гигантского мегаполиса со всеми его жителями, зданиями, возможностями, развлечениями, красками и огнями, будто он очутился в эпицентре торнадо из разноцветных стёклышек калейдоскопа.
Усилием воли Артур приструнил в себе зарождающуюся неуверенность, даже в некотором смысле робость перед городом, который за долгие годы разлуки стал ему чужим - ведь, в сущности, сколько ему было, когда мать переехала к бабушке и дедушке в Кентукки, прихватив с собой малыша и первую порцию алиментов? Год? Полтора? Конечно, он ничего не помнил. Артур даже отца помнил смутно: он остался в его памяти таинственным высоким силуэтом, приносящим подарки на Рождество, а после и вовсе абстрактным концептом, именем, которое Артур периодически читал в таблоидах или слышал с экрана телевизора - Ричард ван дер Меер, имя, знакомое многим американцам. Иногда ему нравилось думать о нём, ковыряться в воображении и представлять, что же за человек этот Ричард ван дер Меер, что скрывается за этим именем? Странно, наверное, задаваться такими вопросами в отношении родного отца. Они не виделись, казалось, тысячу лет; за это время многое могло измениться. Что его интересует? Какие книги он читает на ночь, какие телешоу предпочитает смотреть, отдыхая вечером после работы? Какую водит машину? Есть ли у него аллергия на продукты? Может быть, Артур унаследовал аллергию на орехи от него? Сколькими женщинами он успел заменить бывшую жену? Было ли их больше, чем у матери новых мужчин?
Артур думал об этом, сверяясь с наручными часами. Это были очень простые часы, дешевые, без изыска; у них треснуло стекло и потерся ремешок, но стрелки ещё ходили. Эти часы Артуру подарил Колин, один из материных бывших, хороший, в сущности, мужик. По крайней мере не такой ублюдок, как её нынешний Иан, чёрт бы его побрал.
Автобус приехал днем вторника, и Артур рассудил, что отец ещё на работе. Он мог бы и уточнить этот момент, написать или позвонить - номер отца всё же хранился в его списке контактов, но за долгую поездку у Артура разрядились и телефон, и плеер. Ветер завывал все сильнее, а желудок крутило от голода, и Артур решил убить время на диванчике какой-нибудь закусочной, благо в центре Нью-Йорка они торчали на каждом углу. Денег, правда, было в обрез: билет на автобус обошелся ему в двести баксов, которые он бессовестно выгреб из кармана куртки Иана, пока тот развлекался с матерью в спальне. Иан, конечно, будет в ярости, когда обнаружит пропажу, и Артур почему-то невольно улыбался, рисуя в воображении красное от злости лицо. Еще немного баксов нужно отложить на дорогу до отцовского дома. Остаётся... ну, на простой бургер без изысков хватит.
Артур терпеливо дожидался вечера, от скуки глядя в окно, наблюдая за россыпью зонтиков, спешащих вдоль улиц. Он проглотил заказанный бургер в мгновение ока и успел проголодаться еще раз. Наконец стемнело... Ричард ван дер Меер - отец - уже наверняка дома. Даже с учетом его предположительного трудоголизма и нью-йорского трафика, он должен был вернуться и... что? Готовил ужин? Сидел у телевизора? Чем он занимается после работы?
Всю дорогу Артур думал об этом, о том, что он обнаружит, позвонив в дверной звонок. А вдруг отца нет дома, вдруг он срочно куда-то уехал? А вдруг он вообще не пустит его за порог? Ричард ван дер Меер был человеком с неплохой репутацией, да и Артур по крайней мере не помнил о нем ничего плохого, но за годы, опять-таки, все могло измениться.
Вечерний Манхэттен радовал глаз и даже напоминал Лос-Анжелес местами. Артур нервничал, естественно, он нервничал, но после долгого дня и утомительной автобусной поездки у него не осталось сил по-настоящему паниковать, скорее обреченное смирение, мол, будь как будет, как пел в своем хите Джон Леннон.
Жилищный комплекс, конечно, впечатлял - огромная территория, огромная парковка, огромные окна - всё казалось Артуру, непривыкшему к такой роскоши, каким-то гротескным. Даже охрана у входа дополняла картину, потому что это был карикатурно огромный мужик с огромными плечами. За его спиной могли бы спрятаться трое Артуров.
- Эй, парень, ты куда? - не слишком церемонно бросил ему охранник, преграждая путь.
Артур покорно назвал номер квартиры, для пущей убедительности добавил:
- К мистеру ван дер Мееру, - и, видя замешательство на лице охранника, добавил: - Он мой отец.
Охранник пробежался взглядом по снова растрепанным ветром волосам Артура, мятой толстовке, в которую он был одет под джинсовой курткой, и заплатке в районе колена на джинсах.
- Отец, говоришь? - глаза мужчины скептически прищурились.
Артур продрог до костей - к вечеру температура опустилась еще ниже - и с нетерпением сунул в руки охраннику свой айди. Как минимум фамилии у них совпадали, и это заставило охранника задуматься, хоть и не убедило полностью.
- Погоди здесь, - охранник сделал шаг в сторону своей будки, и в воображении Артура она почему-то стала похожей на собачью, - я уточню у мистера ван дер Меера, ожидают ли тебя. Таков протокол.
Артур пожал плечами - протокол так протокол. Переминаясь с ноги на ногу, он с нетерпением ждал вердикта, и ему больше не было холодно: адреналин разгонял кровь, сердце стучало, как бешеное.
Охранник вернулся и кивнул на дверь, протягивая Артуру его айди. Вход разблокирован. Прямо как в видеоигре.
Артур потянул на себя тяжелую дверь, неловко кивнул консьержу в лобби, взлетел по ступенькам, ведущим к лифту и через минуту вышел на верхнем этаже, откуда наверняка открывался блестящий вид на центральный парк. Дверь квартиры уже была открыта, а отец стоял в прихожей; Артур взгляделся в его лицо, пытаясь прочитать в нем эмоции - отец удивлен? Встревожен? Разочарован, что его планы на вечер нарушены? Рад, что они нарушены именно таким образом?
Он выглядел совсем не так, как на фото в журнале. На фото он был холеный, идеально уложенный, а сейчас, в жизни, этот искуственно созданный лоск куда-то исчез вместе с аурой недостижимого идеала. Сейчас отец выглядел обычным мужчиной, высоким, статным, с ухоженной бородой и темными волосами без намека на раннюю седину, но Артур так же видел мелкие морщинки в уголках его глаз и отчасти хаотично лежащие волосы на макушке.
Артур не знал, что ему сказать. Он смотрел на родного отца, но этот отец был ему чужим мужчиной. У него не возникло желания обнять его или выразить какие-то чувства, потому что в данный момент он их не испытывал. В конце концов, он просто сказал:
- Привет, пап.
Не дожидаясь ответа, Артур торопливо вторгся в прихожую, начиная жадным, любопытным взглядом осматриваться:
- Я тут, это самое... - он сунул руки в карманы джинсов. - Я поживу у тебя немного, а? Недолго. Я вот... ну, там... работу найду, денег поднакоплю и съеду... можно?
Он перестал наконец вертеть головой по сторонам и повернулся к отцу, с надеждой глядя ему в глаза.

Артур выдохнул с облегчением. Он слышал неуверенность в голосе отца, но не удивился этому - наивно было бы думать, что отец с порога стиснет его в объятиях. Точно так же, как Артур видел перед собой едва знакомого мужчину, отец сейчас видел в нем едва знакомого мальчишку. Когда они виделись в последний раз, Артур еще играл в электрическую железную дорогу, которую отец ему и подарил (дорога была и правда чудесная, и Артур играл с ней, пока батарейки не сели, а потом мать её продала). А с тех пор, как он вырос из подарков в виде игрушек, отец вообще перестал что-либо ему дарить - наверное, не мог придумать, что бы могло пригодиться повзрослевшему ребёнку. Артур всегда удивлялся, почему бы отцу просто не отправить ему немного денег? Он сам бы прекрасно справился с покупкой нужной ему вещи, нашёл бы, чем себя порадовать. Мать никогда не баловала Артура деньгами на карманные расходы. Может быть, и у отца есть более важные задачи, требующие финансовых затрат, чем содержание сына, цвет глаз которого он вряд ли вспомнит с первой попытки?
Артур, впрочем, не собирался вспоминать обиды и что-то выяснять; он приехал с другой целью и был искренне рад возможности остаться, получить бесплатную крышу над головой хотя бы на первое время. Это было важно, потому что у Артура был план. Еще как был! Не просто же так он выбрал именно Нью-Йорк!
Радовало и то, что отец не злился. Вроде бы. Артура слегка покоробило замечание отца о его внешнем виде; он хотел подыскать себе оправдание, объяснить, что он провел три дня в автобусе без возможности даже принять душ, но почему-то передумал. Еще никто не называл его грязным, но он слышал много других неприятных слов от взрослых, школьных учителей, например, которые в жизни Артура менялись так часто, что он не успевал запоминать их фамилии. Непутёвый. Недалёкий. Безнадёжный. Артур привычно пропускал эти слова мимо ушей, но со временем начал все больше задумываться о том, что они значат. О том, как его видят окружающие. О том, какое будущее его ждет.
- Мама всё там же, в Лос-Анжелесе, - Артур неопределенно дернул плечом. Он догадывался, что отец будет спрашивать о матери, но не хотел рассказывать подробности. Про то, например, что она готова терпеть рядом с собой самых мерзких мужчин, если они осыпают ее хорошими подарками - красивой одеждой, какими-то косметическими приблудами, в которых Артур не разбирался, золотом, модными устройствами вроде сотового телефона последней модели. Про то, что она так и не пробилась на большой экран, как мечтала, и у нее, кажется, поехала крыша от нежелания признавать поражение: мать начала пользоваться услугами всяких шарлатанов, гадалок, магов, заговаривающих обереги на удачу... она торжественно заявляла каждому, кто был готов слушать, что на ней лежит какая-то родовая порча или сглаз, наложенный завистницей, или еще какая-то чушь, словом, у неё есть объективные причины, почему она не добилась успеха, но вот-вот она с ними разберётся, и уж тогда... Артур изо всех сил пытался вразумить мать, но разве готова была взрослая женщина слушать ребёнка, которого сама же и родила и который по этой причине навсегда остаётся в её глазах маленьким несмышленышем? Если бы не материны заскоки, они могли бы снимать квартиру получше и вовремя платить по счетам. Могли бы вовремя обращаться к врачам и платить за лекарства, а не в момент, когда обыкновенная простуда переросла в бронхит. Но, разумеется, снять несуществующий сглаз или получить очередной расклад таро было куда важнее.
- Не переживай, пап, с ней всё хорошо. Она не больна. Наверное, - сам того не замечая, Артур отзеркалил неуверенность в голосе отца и на миг сделался невероятно похожим на него вопреки всем внешним различиям. - Думаю, у них с Ианом всё путём.
Артур, конечно же, не стал признаваться, что украл у Иана деньги. Не хотел, чтобы отец думал, будто у него неприятности. Как и не стал сознаваться, что путём у Иана всё было только с матерью, потому что Иан патологически ненавидел всех существ мужского пола в радиусе километра. Артуру доставалось особенно щедро; будучи, по сути, несовершеннолетним ребенком, он не мог полноценно противостоять взрослому мужику ни на физическом, ни на интеллектуальном уровне, что делало его идеальной жертвой для самоутверждения и демонстрации собственного превосходства. Мать никогда не заступалась за Артура - просто делала вид, что конфликта не существует, будто становилась глухой ко всему, кроме телевизора, а то и вовсе уходила в другую комнату. Иан чувствовал, что она развязала ему руки, и в опьяняющем чувстве вседозволенности заходил в своих придирках и тычках все дальше и дальше. Наконец Артур не выдержал и огрызнулся как следует, а Иан в ответ пригрозил ему оружием. Настоящим, мать его, пистолетом, заряженным. Вряд ли, конечно, он застрелил бы мальчишку на самом деле, всё же убийство несовершеннолетнего чревато последствиями, но Артур не горел желанием проверять, насколько этот ублюдок реально больной. За один день он экстренно придумал план, как начать новую жизнь, а на следующий день приступил к первой части его реализации - сел на автобус до Нью-Йорка.
Но рассказывать об этом отцу Артур не хотел. Он прошел в гостиную прямо в обуви, шаркая потертыми кедами о дорогой ковер, и вытаращенными глазами впитывал увиденное.
На стенах висели обрамленные картины, оригиналы или копии - неизвестно; может, это и не признанное искусство вовсе, Артур мало что понимал в живописи. В последнее время он взялся за самообразование, старался вникать в школьный материал и лучше учиться, смотреть полезные передачи, но всё же навскидку помнил только несколько фамилий известных художников. Одна из стен была отведена под высоченное панорамное окно, и Артур, повинуясь порыву, подошел к стеклу вплотную, едва не прижимаясь лбом. Вид открывался захватывающий: зеленые верхушки деревьев, пушистые, как кошачьи хвосты, серые дорожки, по которым бежали под зонтами маленькие человечки, здания, возвышающиеся тут и там, как будто они выполняли здесь функцию деревьев и обеспечивали жизнеспособность всему городу. Множество огней сверкали на фоне вечерней темноты - фонари, вывески, включенные фары машин - как бриллианты на кольце у матери.
- Охуенно, - с искренним восхищением выдохнул Артур. Как типичный подросток он считал себя циником и скептиком, этаким Холденом Колфилдом, приверженцем технологий и прогресса - двадцать первый век на дворе! - но, вообще-то, ему не чуждо было чувство прекрасного.
Ещё ему понравился диван, большой и мягкий - по крайней мере, он выглядел таковым; он был раза в два больше того дивана, который стоял у них в гостиной в Лос-Анжелесе. Или, может, это Артур так вытянулся, что тот диван стал ему мал и его ноги теперь свисали, когда он пытался найти удобную позу для сна. Отцовский же диван будто сам приглашал упасть сверху, придавить спиной эти волшебные подушки и больше никогда в жизни не двигаться.
Монументальнее дивана смотрелся только телевизор, не пузатый и трещащий антенной на все лады, а плоский и широкий, почти как в кинотеатре; это зрелище настолько впечатлило Артура - даже в гостях у друзей он не видел такого великолепия - что он не удержался, показал пальцем на экран и повернул ошалевшее лицо к отцу:
- Это... это что, телевизор такой? Нихрена себе... круто!
Коробочка китайской лапши на журнальном столике казалась инородным объектом среди роскоши и величия, но она напомнила Артуру о чувстве голода, и его желудок жалобно завыл. Артур не позволил инстинктам взять верх; вместо этого он серьезно посмотрел на отца и ощутил тень той неукоюжей неловкости, с которой вышел из лифта ему навстречу.
- Э, так вот... короче, пап, - Артур откашлялся и уверенно заявил, - не волнуйся, у меня есть план. Я найду работу. Накоплю денег. Сниму комнату. Сменю школу, я уже нашел одну. Говорят, там у выпускников хорошие баллы. Ну типа, для поступления в универ.
Он считал свой план безукоризненным, но тут его взгляд случайно упал на небрежно брошенные у дивана тапочки, розовые, с пушистым помпоном. Слишком миниатюрные и изящные для того, чтобы их носил мужчина.
- Э... у тебя есть... - Артур постарался подобрать формулировку поделикатнее. - У тебя новая жена?

Отредактировано Arthur van der Meer (2024-01-25 10:59:39)

Подруга. Артур кивнул, показывая, что понял, принял к сведению. То, что у отца завелась другая женщина, не казалось ему ни странным, ни чем-то резко негативным; они с матерью расстались так давно, что Артур даже не помнил их вместе. То, что после очевидно неудачных отношений каждый из них пробовал заводить новые, казалось естественным. Мать успела сменить столько мужчин, что Артур сбился со счета, да и парочки, образовывающиеся среди его ровесников, часто раскалывались надвое и уже через неделю образовывались в новом составе. Артур считал, что людям вообще не свойственно задерживаться в жизни друг друга, только встречаться и через какое-то время расходиться. Пусть у него не было романтического опыта, он считал, что его рассуждения правдивы для всех типов отношений. К примеру, отец. Он присутствовал в его жизни какое-то время, постепенно отдалился, пока наконец не исчез. Сейчас появился вновь и какое-то время будет присутствовать, пока Артур будет жить в его квартире, но потом Артур переедет, как и планировал, и отец снова исчезнет. Учителя, одноклассники, приятели, недруги, мужчины матери - все окружение Артура бесконечно и бесконтрольно менялось, как проплывающие облака на небе, как увядающие и расцветающие головки растений, как неизбежная смена дня и ночи, зимы и лета. Артур уверенно полагал, что это нормально. Так и должно быть.
У него даже не возникло желания из любопытства расспросить отца об этой подруге, узнать о ней какие-то детали вроде имени или внешних данных. Зачем? Через какое-то время она исчезнет из жизни отца, а сам отец - из его. Хотелось лишь понадеяться, что она не окажется какой-нибудь стервозной сукой. Просто ради благополучия отца.
Лапша в бумажной коробке с иероглифом на боку пахла чем-то кисло-сладким, и Артур уже собрался попросить у отца что-нибудь перекусить, что угодно, хотя бы тост с куском завалявшегося сыра, как отец опередил его, и Артуру не понравился его тон. Отец позволил ему войти, не злился, не повышал голос, и Артур воспринял это как знак, что ему можно остаться, но, похоже, он поторопился. Отец не выглядел откровенно недовольным, но и довольным его тоже нельзя было назвать. А Артуру и не нужно было, чтобы отец был рад его приезду; он не ждал, что тот бросит все свои дела и начнёт плясать от счастья вокруг сына, с которым не общался несколько лет. Он не собирался ничего требовать, никакого долгожданного воссоединения, никакой отеческой любви и прочей чуши, о которых пишут только в книгах для доверчивых глупцов, он не ждал денег - они у отца явно имелись в достатке, но раз он не счёл нужным делиться ими с собственным ребёнком раньше, почему что-то должно было измениться сейчас? - как и не ждал бытового обслуживания и прочей помощи. Артур был весьма самостоятельным ребёнком и в пятнадцать лет сам стирал свою одежду, готовил себе еду и умел становиться тихим и незаметным для прочих обитателей жилья, занимаясь своими делами и не привлекая к себе внимания. Всё, о чём он просил - крыша над головой. Денег на аренду квартиры, даже комнаты, даже старой и обшарпанной, с тараканами и без горячей воды, у него было. Пока что, но он обязательно их заработает.
- Я не сбежал, - возразил Артур, нахмурившись, и вновь невольно отзеркалил отца, на этот раз позой. Он не стал садиться на диван, остался стоять, выдерживая дистанцию между ними, но руки на его груди скрестились точно таким же образом. - Я ушёл. Это другое.
Он был уверен, что даже если бы мать знала о его плане уехать в Нью-Йорк, она не стала бы его останавливать. Чёрт, да она сама мечтала поскорее выселить его куда-нибудь, это был лишь вопрос времени - чтобы органы опеки не забеспокоились, ей нужно было дождаться хотя бы его шестнадцатого дня рождения. Технически он не сбежал. Сбежать - это уйти без разрешения вопреки запрету. Ему же никто ничего не запрещал.
Мысль о том, что отец всерьёз собрался куда-то звонить, привела Артура в отчаяние. Что значит "улажу"? Что именно и как отец решил уладить? Что он может сделать? Запретить матери переезжать каждые полгода? Оградить её от идиотских дружков? Отговорить от обращений к волшебникам и прочим просветлённым? Да нельзя здесь ничего уладить, нельзя! Отец сделает только хуже!
- Пап, поверь мне, ей похуй, - Артур нахмурился сильнее, - не надо никому звонить. Я просто переночую у тебя пару раз, и всё, мешать не буду, честно!
Отец вообще не понимал, о чём говорил. Какой ещё родной дом? Какие, нахрен, приятели? Ни один из домов, в которых Артуру доводилось жить, так и не стал для него родным. Он не вполне понимал значение этого слова - дом; он мог представить дом как некое абстрактное здание, мог представить дом как временную площадку, жильё, которое через какое-то время сменится другим, в другом городе, другом штате, где будут другие люди, другие повадки, даже другие законы, всё будет другим, из Кентукки - во Флориду, из Флориды - в Орегон, из Орегона - в Вайоминг, из Вайоминга - в Неваду... Артур не бывал разве что на Аляске, но не очень-то и хотелось. Говорят, там морозы и хищные медведи. Нет, Артур точно не хотел, чтобы было как раньше, но отец смотрел на него с таким серьёзным выражением лица, что Артур понимал: он не шутит. Он и правда возьмёт и позвонит, и отправит его назад, чего доброго. К матери, а самое ужасное - к Иану. Иану, который уже наверняка обнаружил пропажу денег и проклинает "твоего сраного выблядка, Хелен, от какого-то богатого мудилы" на чём свет стоит. Да он же ему башку снесёт при встрече, буквально возьмёт пистолет и проделает дыру во лбу, и мозги Артура украсят облезлые обои гостиной, а мать покачает головой, прочирикает своё "Мальчики, я пойду прилягу" и уйдёт в другую комнату, как будто бы ничего не произошло!
- Пап, нет! - лицо Артура вытянулось и побелело. - Я не поеду туда! Ни за что! Я там... если я вернусь, мне пиздец!
Его голос подскочил и задрожал, и взгляд Артура тоже дрожал, панически метался из угла в угол, будто ища путь к отступлению.
- Пап, я же говорю, у меня есть план, слышишь? Я не прошу у тебя денег или чего-то там ещё, я сам разберусь. Я разберусь! Я просто... - Артур зябко поёжился. - Я на улице ночевать не хочу. Холодно. И в ночлежку тоже не хочу. Там нарики всякие... опасно.
Но когда Артур произнёс слово "ночлежка", выражение испуга на его лице сменилось усталой обречённостью. Похоже, это и правда единственный выход. Он надеялся, что будет другой вариант, что отец позволит ему остаться, занять тот диван, на котором сейчас сидел, и ему не придётся прибиваться к бездомным и прочей сомнительной публике. Артур знал, чем это чревато - ему доводилось проводить ночи в ночлежках, когда Иан совсем съезжал с катушек, но спать там было совершенно невозможно. К счастью, он перестал так делать, когда мать одного из его одноклассников разрешила ему оставаться на ночь у них дома, и страстно надеялся, что больше судьба не заставит его лезть в подобные места, но... Лучше уж так, чем признать поражение и вернуться к матери. Пусть она и служит единственной стабильной константной в его жизни.
Он по-своему любил её, пожалуй. Он никому не позволял говорить про неё гадости, даже в драку лез, если в школе начинались разговорчики о том, что его мать - продажная шлюха. Она не была шлюхой, просто слишком сильно полагалась на мужчин и слишком много творила глупостей, но разве другие их не творят? И тем не менее Артур мечтал вырваться из той жизни, которую она создала для себя, которую она создала для них обоих. Он не хотел стать таким, как она. Он не хотел полагаться на чужих людей, мужчин или женщин. Артур хотел всего добиться сам. Но сперва ему нужно было получить образование. Хорошее образование - путь к успеху, а значит, он должен поступить в престижный вуз, но для этого нужно получить высокий балл на экзаменах. Он присмотрел школу, которая могла бы ему в этом помочь, взялся за учёбу, самостоятельно изучая темы, которые либо пропустил, либо не понял в предыдущие годы. Но все его усилия пойдёт прахом, все его мечты задохнутся на корню, если отец отправит его назад.
- Ладно, пап, я... - Артур дёрнул плечом, - я пойду. Прости, что побеспокоил. Я что-нибудь придумаю.
С этими словами он попятился в прихожую, на ходу закутываясь в свою ничтожную джинсовую курточку; в панорамное окно гостиной хорошо виднелись косые струи дождя.

Отступая к двери, Артур думал о том, какой все-таки дурацкой была идея заявиться к отцу. Почему он был уверен, что тот позволит ему остаться? Только потому, что их связывают кровные узы? Но что толку от этих уз?
Голос отца прозвучал неожиданно властной командой, и Артур замер, как вкопанный, больше от удивления, чем покорности. Если отец не хотел поддержать его план, то зачем остановил? В груди шевельнулась надежда, что он передумал, и когда Артур услышал в словах отца подтверждение этому, облегчение окутало его с головой, словно теплый уютный плед. Он с радостью забудет про ночлежку. Ночлежка Нью-Йорка - последнее место, где он хотел бы оказаться.
Артур вошел обратно в прихожую, окинул взглядом уже знакомые детали: картины, окно, диван, телевизор... раз уж отец разрешил ему остаться, может, ему будет позволено и телевизор смотреть, хотя бы изредка? Понятно, что у него не будет на это много времени. Артур всерьез планировал взяться за учебу в потенциальной новой школе, а если он будет параллельно работать, свободного времени у него останется в обрез. Звучит не слишком весело, но что поделать, надо сжать зубы и потерпеть. Ради хорошего будущего.
- Спасибо, пап. Я не буду мешать, правда, - Артур говорил искренне, и в его голосе слышалась не менее искренняя благодарность. - Я могу делать что-то полезное, кстати, ну там... еду могу приготовить. В магазин сходить. Что потребуется.
Упоминание вещей застало Артура врасплох. Он растерянно взъерошил волосы на затылке и кивнул на рюкзак:
- Ну, вот они. Вещи. Там немного, я не займу много места.
Телефон, плеер, карта города, деньги... он, конечно, взял с собой кое-что из учебников и одежды, но ровно столько, сколько поместилось в рюкзаке. Если бы он взял с собой еще чемодан, пришлось бы платить за провоз багажа, что было ему не по карману даже с деньгами Иана.
Почему-то отца это удивило - по крайне мере, Артуру так показалось. А ещё ему казалось, что отец никак ничего не сообразит; он всё пытался докопаться до каких-то истоков, задавал Артуру вопросы, на которые тот не хотел отвечать...
- Пап, ну... - Артур неловко поежился, испытывая жгучее желание втянуть голову в горловину толстовки, исчезнуть в ней, как улитка в раковине. - Да ничего не случилось. Нормально всё. Просто, ну... ну вот так.
Взгляд Артура остановился на диване. Мягкие на вид подушки притягивали, словно магнитом, обещая уют и комфорт, и Артуру отчаянно захотелось окружить себя хоть чем-то комфортным, потому что разговоры отец затеял совсем не комфортные. В том доме, где они жили с матерью, Артур без проблем забирался на мебель с ногами, не снимая обуви, потому что и диван, и ковры были в таком состоянии, что хуже им уже стать просто не могло, но отцовский диван нельзя было даже сравнить с тем продавленным ободранным уродцем. Все в квартире отца выглядело священным, поставь на обивке такого роскошного, наверняка баснословно дорогого дивана хоть крошечное пятнышко - и никогда сам себе не простишь такого преступления! Вот и Артур, не желая становиться злодеем в собственных глазах, предусмотрительно стряхнул с ног свои растоптанные кроссовки, прежде чем запрыгнуть на диван и с наслаждением привалиться спиной к мягкой спинке, поджимая колени.
Отец не отставал, и Артур упрямо насупился:
- Блин, да ничего не случилось! Ну то есть... - он устало вздохнул. - Это я... ну, просто так сказал. Пап, забей...
Сопротивление Артура начало слабеть. То ли усталость давала о себе знать, а нежные объятия дивана разморили его окончательно, то ли он подсознательно всё же понимал, что должен как-то объясниться. Говорить слишком много он не хотел - он вообще не любил говорить много, тем более о себе. У Артура гораздо лучше получалось слушать.
Он не хотел, чтобы отец знал про Иана. Зачем? Или зачем ему знать про Колина, например, который подарил Артуру наручные часы? Сам отец ему уже давно ничего не дарил.
Наконец Артур решился:
- Да мне просто надоело это все. Надоело, что мы переезжаем по три раза в год. Я хочу ходить в одну школу, нормальную школу, и все. А не заново все запоминать, нагонять программу, слушать от учителей, какой я дебил... я выбрал школу здесь и я хочу в неё ходить. Если мама хочет сорваться с места и опять куда-то поехать, я желаю ей удачи. Она не будет волноваться, мы с ней уже давно договорились, что я сваливаю, как только мне стукнет шестнадцать. Но до этого еще целый год, а за год этот её Иан ублюдский точно мне башку отстрелит, да и чего время терять? В шестнадцать я уже буду конченым долбоёбом, а сейчас у меня еще есть шанс.
Парадокс - начать говорить было трудно, но стоило Артуру открыть рот, и слова сами полились рекой. Отчаяние, вечное чувство безысходности, недовольство текущим положением сквозили в каждом звуке, но было здесь кое-что еще, то, что Артур четко ощущал в себе прямо сейчас, когда произносил эту короткую речь - упрямство, стремление все изменить, добиться намеченной цели. Откуда в нем взялись такие качества? Мать точно не отличалась целеустремленностью. Она уже давно смирилась с упущенным временем и возможностями и теперь просто перекладывала ответственность за ее решения на других, будь то мужчины или карты таро.
- Я вполне могу жить один. Я все сам по дому делаю - ну там, убираюсь, еду готовлю. Мне только деньги нужны. С карманных ни хера не накопишь. Мне на билет-то до сюда еле хватило. Но это все херня найду работу - накоплю. Я к тебе, пап, не за деньгами приехал, честно. Я знаю, что у тебя все сжирает какой-то бизнес, что ли -  мама говорила, что ты поэтому с ней не делишься. Что вместо алиментов приходится куда-то в работу вкладываться. Я не в обиде, если что, все нормально. Я это к тому, что... ну, все понимаю и баксы не клянчу. Сам заработаю.
И Артур ведь сказал это от чистого сердца. Он не знал своего отца и потому не питал к нему никаких ожиданий, которые можно было бы не оправдать, никаких иллюзий, в которых можно было бы разочароваться. Отец видился ему пустым холстом, на котором он мог нарисовать любую картину, но для этого требовались свежие краски - впечатления, то есть. Какой-то личный опыт.
Высказавшись, Артур прикрыл глаза и почувствовал, какими тяжелыми вдруг сделались веки, будто налитые свинцом, они сомкнулись и не поднимались. Его голова сама собой откинулась на подушку, подпирающую спину, и когда кости черепа улеглись на мягкую поверхность, Артур обнаружил, что вот-вот провалится в сон. Дорога вымотала его, а голод не прибавлял энергии.
- Пап, можно, я останусь здесь, на диване? Просто он у тебя... м-м... большой такой... мягкий... - спросил Артур, не открывая глаз, и голос его с каждым словом звучал все тише.